– Да, – глядя прямо в зрачки Козетте, подтвердила я, – умерла.

Минуту назад мои мысли сделали резкий кувырок. Я внезапно поняла, как я могу начать и закончить свою «репетицию». Создатель, кем бы он ни был, выбрал для меня самую подходящую роль, браво ему за это.

– Я знаю, о чём ты сейчас думаешь, – не отводя взгляд, продолжила я, – и ты думаешь в правильном направлении. Да, это я убила свою подругу.

– Ты? – глаза Козетты ещё сильнее расширились, ноздри затрепетали. – Убила?

– Да, – ответила я, чувствуя, как к горлу подступают слёзы и горечь.

– Но зачем?!

– Из зависти. Она была богата, а я бедна. У неё были прекрасные родители, а я сирота. Она никогда не любила меня по-настоящему, – тут я не выдержала, голос прервался. Я задушила в горле рыдание и открыто посмотрела на Козетту.

Она, кажется, растерялась.

– Всё-таки чего-то не хватает, – сказала Козетта удивлённо и недоверчиво. – Ты что, реветь собралась? Ну, не плачь…

Я усилием воли загнала слёзы обратно в сердце. Ничего не поделаешь, надо доиграть до конца. Хуже уже не будет.

– Козу-тян, у меня к тебе просьба, – справившись с эмоциями, чётко произнесла я.

– Просьба?..

– Да. Расскажи, пожалуйста, всем, что я убийца. Что я из… зависти убила свою лучшую подругу и единственного близкого мне человека. Скажи, что вынудила меня признаться, что я упиралась, но случайно выдала себя.

Козетта нахмурилась и пытливо поглядела на меня.

– А зачем тебе это? – спросила она. – Имей в виду, я не люблю, когда мной манипулируют.

– Так нужно, – ответила я. Я очень надеялась, что она всё поймёт.

В задумчивости Козетта провела рукой по волосам.

– А если я решу сохранить твою тайну?

– Об этом никто не знал. Ни один человек. – я старалась, чтобы мой голос звучал убедительно. – А теперь знаешь ты. Мне, наверное, придётся убить и тебя, чтобы снова стать единственным обладателем этой тайны.

– Всё-таки я тебя не понимаю, – фыркнула Козетта, – да и не очень-то я тебе верю, Сора. Но если для тебя это так важно – изволь. Поработаю беспроволочным телеграфом.

– Спасибо, – с искренним чувством ответила я.

Мы пожали друг другу руки. Неожиданно начавшийся разговор закончился ещё более неожиданно.

Потом Козетта ушла делиться своим открытием, а я упала на кровать и разрыдалась. Рыдала долго, сухо, взахлёб. Боль утраты снова начала терзать меня. Хина, Хина, Хина…

Она сделала невозможное: уговорила родителей походатайствовать о моём переводе в настоящую городскую школу, где училась сама. С помощью Хины я нашла себе тёплый угол недалеко от её дома, и мы смогли бегать друг к другу в гости. Городской управе не было до меня, сироты, никакого дела, так что меня никто не искал и не торопился возвращать в приют. А может, руководство приюта получало за меня какие-то деньги, которые расходовало по своему усмотрению, и им было просто невыгодно сообщать о моём исчезновении.

Конечно, весь мой немудрящий быт оплачивали родители Хины. Это были состоятельные, но очень добрые люди – редкое сочетание, которое мне с тех пор ни разу не встречалось. Их не смущало то обстоятельство, что дочка выбрала себе в подруги девочку не своего круга – принадлежа к старинной японской аристократии, они, тем не менее, чуждались предрассудков. Что до меня, то я Хину просто обожала.

Благодаря ей я научилась читать и писать. Она делилась со мной своими книгами, рассказывала обо всём, что успела выучить по математике, истории и географии, так что скоро я увлеклась чтением и смогла нагнать своих новых одноклассников. Обучение иностранным языкам у нас было поставлено из рук вон плохо: не хватало преподавателей. Английским с нами занимался пожилой европейский миссионер, который сам был немцем по происхождению и говорил с ужасным акцентом. И даже такое преподавание было гораздо лучше того, какое я могла получить в государственной школе для сирот.

Но время шло, и различия между нами становились заметнее. В 14 лет Хина стала настоящей красавицей, её рисовали художники. А я по-прежнему выглядела как рыбья кишка: низкорослая, с неразвитой фигурой, с плоским серым лицом. Мы с Хиной не могли никуда пойти вместе, уж очень ярким был контраст: ей вслед летели жаркие взгляды, я получала лишь насмешки. Даже наша одинаковая школьная форма на ней сидела как королевская мантия, а на мне как мешок. Родители Хины считали меня «очень умной девочкой» и всегда были ко мне благосклонны, но мне казалось, что гораздо важнее быть красивой, милой и обаятельной. Это приблизило бы меня к подруге, а интеллектуальные различия только разделяли нас. Хина, возможно, не была так уж потрясающе умна, но её доброты, сердечности и участия хватило бы на десяток таких, как я.

Я очень боялась, что однажды Хина начнёт стыдиться меня. Я не знала, что я буду тогда делать.

Такие истории всегда плохо заканчиваются.

Прорыдавшись, я вытерла глаза покрывалом и посмотрела в окно. Там было пасмурно, но относительно светло – должно быть, настало время обеда. Я удивилась тому, что никто не позвал меня в гостиную.

Что ж, возможно, этого и следовало ожидать.

Спуститься вниз было трудно, очень трудно. Но я взяла себя в руки. Каждому из нас придётся сыграть свою роль, как бы тяжела и унизительна она ни была. Таковы условия пребывания в этом месте, а с тюремными правилами не спорят.

Обед стоял на столе, но к нему пока никто не притронулся. Когда я вошла, все взгляды устремились ко мне. Козетта смотрела с вызовом, Куница с сомнением, Бен и Ли – с отвращением и испугом. Малышка, завидев меня, бросилась бежать.

Я молча села на своё место, и вокруг сразу же стало пусто. Все незаметно отодвинулись от меня, как от чумной. Очень, очень интересно. Козетта считает, что все мы здесь убийцы, но выглядит всё так, будто прошлое запятнано кровью у меня одной.

Я молча притянула к себе какое-то блюдо и принялась есть, не чувствуя вкуса. Жевать и глотать было трудно, во рту совсем не было слюны. Я подавилась куском и потянулась к графину с водой на другой конец стола. Никто не коснулся графина, чтобы подвинуть его ближе ко мне.

– Сора, неужели это правда? – тихо спросил Бен.

– Правда, – ответила я. Голос предательски задрожал.

Бен запнулся, не зная, что ещё сказать. А что тут скажешь? Чудовище, убила доверчивую подругу из зависти к её красоте и положению. Проявила худший сорт человеческой низости, подлости и коварства. Грязная азиатка из страны дикарей, которую нельзя пускать в приличное общество. Я ничего не забыла? Именно так все обо мне и думали. Все, кроме Козетты, которая, по-моему, прониклась ко мне если не уважением, то чем-то похожим на него.

– Вот что, Сора, – Бен откашлялся и заговорил твёрже, – мы тут не судьи… но, надеюсь, ты сама понимаешь… никто из нас больше не захочет с тобой общаться. И мы бы предпочли, чтобы ты пореже показывалась нам на глаза. Это общее решение.